Книга Доброволец. На Великой войне - Сергей Бутко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все больше убеждаюсь, что главные революционеры, губящие Россию, – это наш правящий класс и военная бюрократия с пресытившимся, туго набитым доверху и совершенно глухим к элементарным нуждам народа брюхом. По ампутации гангрены немецкого милитаризма очередной задачей России должна стать и ампутация нашей полицейско-бюрократическо-хамской гангрены правящих слоев, на околпачивании и эксплуатации правящих масс строящих свое благополучие…
Послушать дальше эти крамольные для правящей верхушки речи мне не довелось – Гойда позвал к ротному. Тот обитал в одном из «кабинетов» на втором этаже. Небольшая комната. Диван. Кресло. В углу стоит шкаф. На столе разложена карта-двухверстка в два цвета. Сазонов склонился над бумагами и настолько был погружен в работу, что не замечал нас, а лишь писал, недовольно ворча себе под нос:
– …Запасные день ото дня прибывают все хуже и хуже, резервов нет, фланги на весу, ориентировки и сведения о противнике отсутствуют, тыловых путей и этапов не существует. И при этом солдат заставляют заниматься всякой ерундой, будь то лужение котлов или пилка дров в ближайшем лесу. Хорошенькое дело, когда такие перспективы…
Оперативно-стратегические рассуждения прервал фельдфебельский бас. Спустя некоторое время очередь дошла до обсуждения вчерашнего подвига Мишки Власова:
– Вот что, братец, в списках на награждение твое имя значится. Заслужил. Однако… – Сазонов сделал многозначительную паузу. – Однако есть и другая новость. Тут ко мне только что приходил поручик Орлов с просьбой принять тебя к нему в команду…
Сюрприз так сюрприз. Поручик Орлов у нас в роте заведует разведкой и всем тем, что с ней связано. Неужели угодил я в ротные разведчики благодаря ночному бою и, возможно, своим новым доселе неизвестным возможностям? Кто ж его знает? Еще один подарок, но мне ли его обсуждать, когда любой опыт будет полезен и обязательно пригодится в будущем.
А Сазонов, закончив «официальную часть», перешел к неофициальной, открыв шкаф и достав оттуда большой баян с тремя рядами клавишей. То, что ротный у нас любит на нем музицировать, я помнил и теперь приготовился стать невольным зрителем и слушателем небольшого «концерта».
– Ну и что же вам сыграть? – Сазонов вопросительно посмотрел на нас, словно ожидая ответа. Гойда если что и мог предложить, то «Комаринского» или «Барыню», а меня черт дернул ляпнуть про «Лунную сонату». Тут же пришлось долго объяснять, откуда я про нее знаю. В итоге соврал, что в госпитале было пианино и на нем много чего играла Гиацинтова и врачи. Сазонов, кажется, поверил, призадумался, приладил ремни, с полминуты пробежался пальцами по клавишам, а после более уверенно начал играть…
Играл он хорошо, душевно. Именно в таком исполнении я как-то услышал эту мелодию на отчетном концерте в нашей детской школе искусств. А теперь слушал ее тут, в начале двадцатого века, вспоминая свое, наверное, уже окончательно потерянное «прошлое». Сердце защемило страшно! Захотелось вдруг взять и все рассказать и Сазонову, и Гойде! Всю правду как есть! О себе, о будущем, о революции, о Гражданской войне!..
Но что-то резко заставило меня сдержаться. Как будто внутренний голос с настойчивостью строгого учителя одергивал, наставлял: «Рано еще говорить, Миша. Рано. Ты поймешь, когда можно…»
«Концерт» продлился недолго.
– Ну, как я играл? – спросил Сазонов. – Хорошо получилось?
– Так точно, ваше благородие, – пробасил в ответ Гойда. – Славно получилось. У меня на хуторе дядька тоже любил на гармони играть, пока жив был.
– Значит, умер дядька?
– Погиб, с турком воюя! Только и успел отцу моему гармонь передать, когда на фронт забирали: «Храни, – говорит, – ее, а как Тарас подрастет – отдай…» С тем и ушел!
– А ты играть умеешь?
– Так точно, умею. Хоть сейчас готов сыграть!
– Сыграй.
– Слушаюсь…
Играл Гойда много живее и задорнее, а меня в это время опять на приключения потянуло. Сидел бы смирно, так нет же, начал напевать. Уж больно мелодия сильно напоминала одну давнюю попсовую песню из девяностых. Разумеется, тут же со стороны Сазонова последовал настоящий «допрос»:
– Сам сочинил?
– Никак нет, ваше благородие. В госпитале услышал и запомнил. Привезли туда однажды по ошибке раненого офицера, вот он ее и пел.
– Написать на бумаге слова сможешь?
– Так точно, смогу.
– Пиши…
Писал я неспешно, намеренно выводя печатные буквы вместо прописных, поглядывая краем глаза на Сазонова и Гойду… Черт! Новоязом же пишу, конспиратор хренов!.. Поздно уже исправлять «сочинение», Михаил Иванович. Поздно…
Когда я дописал и спел весь текст еще раз (уже, что называется, в «полном варианте»), то постарался позабыть об этом футуристическим промахе, чтобы вспомнить о нем уже на Рождество. Но прежде я попал в разведкоманду к поручику Орлову, приготовившему для меня немало новой информации к размышлению.
С чего бы начать рассказ о моем превращении в разведчика? Наверное, с того, кто в этом превращении принял самое непосредственное участие. Прошу любить и жаловать: поручик Орлов Николай Петрович. Родом из Москвы. Сын отставного полковника, окончил Александровское военное училище, служил. Однако в офицерской жизни не нашел удовлетворения и, выйдя в запас, поступил в университет. Отлично окончил филологический факультет, был оставлен на кафедре, готовился стать ученым, но тут началась война. Как офицер запаса Орлов был призван и по собственному желанию получил назначение в пехоту в действующую армию.
Практически с первых же дней на фронте поручик приобрел репутацию прекрасного командира и заботливого хозяина. Строгий и требовательный, он всегда был справедлив и внимателен к подчиненным, никогда не придирался к мелочам, но в то же время отличался непреклонностью в точном исполнении службы. Если прибавить к этому явные (и скрытые) таланты, необходимые для разведчика, то картина станет еще более полной и ясной.
Внешне Орлов ничем не выделялся. Простое, даже простецкое такое лицо со слегка вздернутым носом и небольшими темно-рыжими усиками, пара мелких шрамов на левой щеке, внимательный цепкий взгляд. Стою перед поручиком навытяжку и все еще толком не могу понять, за какие такие милости меня в команду определили? Орлов начал разъяснения:
– По лицу вижу, что вопросов у тебя накопилось много и главный из них касается нынешнего назначения. Верно?
– Так точно, ваше благородие. Непонятно как-то.
– Видишь ли, в чем дело, Михаил… Всему виной вчерашнее происшествие в окопе. Расскажи, как там все было?..
Рассказываю (куда деваться), а внутри нехорошее предчувствие: неужели меня все же раскусили, неужели поручик каким-то образом догадался, кто сейчас в действительности стоит перед ним?
Однако мои опасения оказались напрасными, и тайна пока оставалась тайной. Интерес же Орлова был вызван совсем другими соображениями. Стоило мне дойти до схватки с громилой-немцем, как поручик резко прервал повествование:
